Из истории Выборгской губернии
За годы советской власти о декабристах было издано всякого рода литературы в количестве, едва ли не превышавшем всё изданное о самом пролетарском вожде, столь благодатна была в идеологическом отношении тема восставших против монархии. Не ведающая компромиссов российская публицистика за последние два десятка лет разрушила огромное количество стереотипов, с размаху сбрасывая с пьедесталов все «святыни» недавнего прошлого. Разумеется, досталось и царским «узникам совести». Между тем, почвой для критики во многом послужили воспоминания самих же декабристов…
О выборгском «допре»с любовью…
После «нелепой трагедии наших безумных либералистов», как назвал в позапрошлом веке произошедшее на Сенатской площади историк Финляндии Михаил Бородкин, крепости Петропавловка и Шлиссельбург на время дознания оказались переполнены людьми, так или иначе причастными к событиям 14 декабря 1825 года. И в качестве пересыльного пункта для многих ожидавших своей участи бунтарей была избрана ближайшая к Петербургу Выборгская губерния, где крепостей было предостаточно. Из наиболее известных — Вильгельма Кухельбекера содержали в Кексгольме, Александра Бестужева и Матвея Муравьёва-Апостола в Роченсальми, Штейнгеля — в Свартгольме, Лушникова и Критского — в Нейшлоте. Непосредственно в Выборгской крепости предварительное заключение отбывали Пётр Муханов, Михаил Митьков, Михаил Лунин, оставивший свой след в топонимике нашего города.
Впечатления, которыми выборгские узники делились позднее со своими современниками, чем-то напоминают сегодняшние интернетовские отзывы о посещении заграничных отелей. Кому-то не нравились насекомые, обшарпанные стены и постоянная сырость в камере (ещё бы, ведь речь-то шла о тюрьме!), кто-то был недоволен «питанием» и отсутствием развлечений (как сегодня сказали бы — анимацией), некоторым для изложения бушевавших в голове мыслей недоставало чернил и их приходилось самим изготавливать из угольной пыли…
Однако история сохранила и другие отзывы о пребывании в Выборгской крепости — едва ли не как лучшем периоде для многих за всё время ссылки. К примеру, самые известные и широко цитируемые сегодня воспоминания о заточении в Выборге оставил декабрист Анненков, которому здесь сиделось «довольно сносно». Нравились ему и солдаты, и офицеры крепостного охранения, не допускавшие особой строгости. С офицерами он вообще по вечерам устраивал застолья-рауты, даже буквально намекал, что у него имелись деньги (которые обязаны были изъять при аресте!), и он сам эти застолья спонсировал. Можно не сомневаться, что служивые вряд ли бы согласились бегать в лавку за очередной бутылкой вина для арестанта, пусть даже такого именитого, будь на то иные предписания правительства Николая I…
Одни читали, другиев шахматы играли
Но круче всех отличился публицист Дмитрий Завалишин со своими «Записками декабриста». Его двухтомник скандальных рассказов стал такой бомбой, что даже у ярых царедворцев вызвал неприятие, поэтому мог быть издан лишь за границей, где-нибудь в Мюнхене. В советской историографии об авторе «Записок» вообще скупые упоминания. На Завалишине мы остановимся чуть ниже.
А в 1915 году Михаил Бородкин в «Истории Финляндии эпохи Николая I» о декабристах отзывается так: «Сколько исписано бумаги об их страданиях в Сибири. И сколько в этих описаниях преувеличений и замалчиваний. В Сибири многие были обставлены весьма недурно, и правительство Николая I относилось к ним далеко не так сурово, как принято утверждать. Первые годы их, правда, продержали в кандалах, помещения их были плохи, но остальные строгости не прошли, кажется, дальше бумажных предписаний…
«Далее автор пишет, что лишённые дворянских званий арестанты, тем не менее, вместе с каторжниками не работали. Когда же выходили из казематов «на работы», то к месту следования им выносились книги, газеты, шахматы, завтраки, самовар, чай, складные столы и стулья. «Казённые рабочие везли носилки, тачки, лопаты. Место работы превращалось в клуб. Одни читали, другие играли в шахматы. Тут и там для забавы насыпали тачку, которую с хохотом затем опрокидывали в овраг. Туда же летели носилки с землёй. Солдаты с ружьями вокруг спали…»
Можно допустить, что Бородкин по политическим взглядам был стопроцентным монархистом и к заговорщикам-дворянам, выступившим «с обрывками чужих идей, с нахватанными верхами из иностранных книг», мог относиться лишь с известной долей презрения (его, кстати, расстреляли в 1919 году, говорят, что по ошибке). Но как объяснить нравственные позывы бывшего ссыльного декабриста Завалишина, написавшего свои опусы о жизни ста с лишним молодых дворян в Читинском и Петровском острогах. Уже тогда многие посчитали его произведение «литературной гиперболой»…
Что было «в мрачном подземелье»?..
Если говорить о действительно горькой участи декабристов, то стоит вспомнить о сотнях ни в чём не повинных солдат и унтер-офицеров, чьи имена неизвестны, которые так и не поняли, для чего их по приказу выгнали из казарм и собрали вокруг памятника основателю города на Сенатской площади. Их-то ждал скорый суд — шпицрутены и пожизненная каторга. А те, кого по слабости здоровья не отправили по этапу, ставшему для многих последним путём, оказались на крепостных работах в Финляндии.
Да, пятерых главных зачинщиков мятежа повесили. Зато ссыльным заговорщикам дворянские семьи в Сибирь высылали деньги, книги, провизию, одежду, ценные посылки, «даже московские калачи и сайки». К местам их заключения тянулись целые обозы, охраняемые казаками. По рассказам Д. Завалишина, «один из каземат получил в год 400 рублей».
«В казематах образовались прекрасные библиотеки до тысячи томов из книг и журналов на разных языках. Дошло до того, что некоторые запрещённые сочинения получались ссыльными через собственную канцелярию Государя (!)… При обилии книг, в Чите существовало 12 хороших лавок. … У Трубецкого и Волконского было по 25 человек прислуги. У некоторых имелись свои повара, хлебники, квасники, банщики, огородники. У Трубецкого имелись акушёрка и экономка, у Муравьева — гувернантка, у многих швеи и портные. Из казематов уходили свободно…»
(Здесь самое время вспомнить прекрасное советское кино «Звезда пленительного счастья». Опять же, гордый образ князя Трубецкого вмиг испарится, если представить, как он при свидетелях реально на коленях ползал перед государем, вымаливая прощение. А приговорённый к казни Пестель ещё на предварительном допросе выдал следствию 49 своих товарищей-сподвижников.)
Если тяготы и лишения ссыльных декабристов действительно были столь преувеличены, то не удивительно, что большинство из них дожило до глубокой старости, а в годы правления Александра II им были возвращены все былые привилегии. Сам Завалишин покинул этот мир лишь в 1892 году в возрасте 87 лет. И никто из них уже не думал о России как о республике…
В «Записках декабриста» немалое место уделено личной жизни ссыльных, в частности, интимной. Так, при казематах для декабристов существовал вполне легальный публичный дом. И это при тех нравах считалось явлением обыденным и нормальным. Ведь жён-то к декабристам приехало в Сибирь только двенадцать. Вообще, упомянута масса до неприличия любопытных эпизодов, реклама которых даже у ленивого вызовет желание прочитать эту книгу и подвергнуть законному сомнению всё в ней описанное. Только найти полный её текст окажется непросто…
Вот интересно, знал ли незабвенный Александр Сергеевич обо всех подробностях «сибирского заточения» своих друзей-мучеников, когда у него рождались строки «Во глубине сибирских руд»?..